Читать онлайн книгу "Тёмная ночь"
Тёмная ночь
Валерий Игоревич Шубинский
Новая поэзия (Новое литературное обозрение)
Валерий Шубинский укоренён в неподцензурной поэзии и «петербургском тексте», его стихи – визионерские, фантастичные, «барочные», погружающие в ночные глубины воображения. Посюсторонняя реальность сливается в них со сном и гофманиадой, история – с мифом, современное – с довременным, обыденное и осязаемое – со странным и бесплотным. Валерий Шубинский родился в 1965 г. в Киеве, с 1972 г. в Пушкине (Царском Селе) и Ленинграде (Петербурге), закончил Ленинградский финансово-экономический институт. Печатается с 1984 года. Автор шести книг стихов, книги статей «Игроки и игралища» (2018), многочисленных книг биографического жанра (биографий Д. Хармса, Н. Гумилева, В. Ходасевича). Входил в группу «Камера хранения», был куратором литературного общества «Утконос» и сайта «Новая камера хранения». Лауреат Премии Андрея Белого (2018). Живет в Санкт-Петербурге.
Валерий Шубинский
Тёмная ночь три книги в одной
Фантастические твари и где они обитают
В стихах Валерия Шубинского тревожное ночное пространство оборачивается фантасмагорией, населённой химерами, и становится обиталищем человекотритона, ящерольва, двуногого и двуголового карпа. Читая давшее название книге стихотворение «Тёмная ночь» (отсылающее к известной военной песне), мы узнаём в этом тёмном пространстве шушарскую «степь» – совхозные поля, где стоят заводы и бродят волколаки:
подо льдом оплывающая голова
человекотритона или ящерольва
и на жабрах двуногого карпа
Посейдона секретная карта
<…>
в заводских кызылкумах в шушарской степи
ты не спи моя радость ты и спи и не спи
волколаки пойдут мы увидим
Тьма у Шубинского вообще такая – не простая и чёрная, а богатая, буйная, кишащая образами и метафорами, животными и чудовищами. В ней возвращается история и воскресают мифы. Даже ад и смерть являют себя через некую избыточность, цветущую сложность, барочность. Мрачноватый колорит в сочетании со своеобразным, зачастую едва уловимым юмором, строгая отточенная форма, исторические и мифологические подтексты, метафоричность – это признаки очень «петербургского» стиля.
И действительно, Валерий Шубинский как поэт укоренён в ленинградской неподцензурной поэзии. В 1980?е годы он входил в ассоциацию современного искусства «Камера хранения», а затем, уже с 2002 по 2015 годы, был одним из кураторов сайта «Новая камера хранения». Товарищем Валерия по всем этим проектам был недавно ушедший от нас Олег Юрьев, один из крупнейших современных поэтов. Другая важнейшая в творческом плане дружба Валерия – несравненная Елена Шварц. Мне кажется, что в начале XXI века проект «Новая камера хранения» представлял собой один из наиболее ярких и самобытных полюсов современной поэзии, ориентированной на традицию модернизма и наследующей ленинградской неофициальной культуре, и даже формировал неочевидный, но узнаваемый её канон.
Валерий Шубинский – поэт, ярко и по-своему развивающий эту линию современной поэзии. Линию, идущую от Золотого века через Тютчева и Фета к культуре первого русского модерна, практически исчезнувшей в 1930?е годы и вновь начавшей проявляться с конца 1950?х годов.
Шубинский служит поэзии не только своими стихами, но и своей умной и глубокой критикой, за которую он получил Премию Андрея Белого, и прозой о поэтах (книги о Николае Гумилёве, Данииле Хармсе, Владиславе Ходасевиче), и организацией литературных клубов («Утконос» и «Локус»), и тем спецкурсом по современной поэзии, который он вёл совместно с Сергеем Завьяловым в Санкт-Петербургском университете в 2002–2007 годы, где мы в 2004 году и познакомились.
Сейчас нечасто можно встретить поэта, для которого формальная сторона стиха так важна. Поэта столь требовательного к себе в плане мастерства. Присуща Валерию также какая-то благородная сдержанность, нежелание испытывать границы поэзии и выходить за её пределы. Многие сейчас в стихах пытаются сделать поэзию чем-то немножко другим, чем просто поэзия – политикой, философией, наукой, чем-то ещё. А Валерий в своих стихах всегда остаётся поэтом, причём сохраняя древнюю и отрицаемую многими нашими современниками сакральную ипостась поэзии как демиургии и посредничества между мирами. Во многом благодаря этим свойствам на фоне мейнстримной, «прогрессистской» части литературного сообщества поэзия Валерия как бы держится особняком, сама по себе, с тихим достоинством сохраняя свою самость.
Стихи Шубинского – зачастую фантастичные, визионерские, то ли прозревающие потусторонние миры, то ли создающие свой мир по законам буйного, подчиняющегося лишь музыке стиха воображения. В них есть порой и какая-то парадоксальная метафизика, связывающая свиную голову и буддизм:
Ты станешь ужином, но после ужина
Ты станешь в лотосе жемчужина.
Есть ады и призраки, трёхглавая овчарка, мёртвый сосед:
И к, прости Господи, лесопарку
Тянется мокрый, мерцающий след.
Это трехглавую вывел овчарку
Мертвый сосед.
В стихах Валерия мы обычно видим некоторую развёртку внутренней жизни языка, жизни слова. Сам поэт однажды написал в своём фейсбуке: «Хорошие стихи делятся на стихи „миростроительные“, где работа образов, метафор, ритма создает некую новую/иную реальность… и стихи „человеческие“, основанные на конкретном и прозаическом „посюстороннем“ опыте. Мне лично несколько ближе первый тип поэзии, но второй объективно ничем его не хуже». Если пользоваться этим различением – то стихи самого Валерия как раз «миростроительные».
Мне всегда казалось, что Валерий Шубинский относится к поэзии с огромной любовью и уважением и верит в ненапрасность её миров, в то, что она имеет космический смысл. Когда-то давно на какой-то из литературных встреч Валерий сказал примерно следующее: «Я верю, что, например, стихи Мандельштама оказывают влияние на движение звёзд».
Поэзия Валерия очень фактурна. Она полна созвучий, точных и богатых рифм, языковой игры. Может быть, за счёт этой языковой фактуры, внимания и любви к деталям поэту очень удаётся описательная поэзия. У Шубинского есть в стихах свой образ Петербурга и его окрестностей, напоминающий Петербург Даниила Андреева, довольно мрачный и очень узнаваемый. Это город на болоте, в который входит по шпалам дьявол:
Когда дьявол войдет в этот город по шпалам,
В косолапом пальто, с забинтованным ртом,
Или на небе глаз нарисуется паром,
Или вырастет пудель на месте пустом
Вдохновляют Валерия Шушары, Синявино, Весёлый посёлок, Красносельское шоссе… Может быть, Валерий – первый поэт, написавший про иные из этих пригородных мест, воспевший их.
В сборник вошли три цельные книги стихов под одной обложкой. Расположены они не по хронологии: сама последняя по времени написания – «Тёмная ночь» (2015–2019) – открывает сборник, затем идёт самая давняя по времени книга, «Вверх по теченью (2006–2012), а последней в сборнике поставлена книга, написанная между первыми двумя, «Рыбы и реки» (2012–2015). Если говорить о движении поэтики Валерия в этих книгах, то удобнее будет рассмотреть их в хронологическом порядке.
В самой ранней из книг – «Вверх по теченью» – много описательных стихотворений, есть стихи-песенки, стихи-считалки с бойкими «детскими» ритмами. Именно здесь мы больше всего видим мрачного гротеска, фантасмагории, образа города. В этих стихах быт и детали повседневной реальности, наверное, наиболее выпуклы, фактурны, но и явной фантастики тоже больше. Она приходит вместе с бытом, преображает его. В отличие от других книг, вошедших в сборник, в книге «Вверх по теченью», как мне показалось, меньше происходит глобального раскрытия мироздания, разворачивания мирового горизонта, а больше – погружения в единичные, конкретные топосы.
Одно из знаковых стихотворений книги – «Circus». В нём есть образ мага, держащего шар, в котором ходят рогатые тени, «силясь попасть в замороженный рай». Может быть, этот образ в каком-то смысле перекликается с более ранней поэтикой Шубинского или с одной из ипостасей его поэтики, и можно представить себе его стихи как магический цирк, вычерченный циркулем и распахнутый. Мне кажется, в своём поэтическом движении Валерий всё дальше уходит от поэта как мага с шаром, в котором ходят тени, а стихи становятся всё более и более распахнутыми. Маг с шаром – это власть, а распахнутость – свобода. В стихах становится больше лёгкости, свободы и меньше власти: «А певчий воздух – малость // и милость, но не власть».
Уже в «Рыбах и реках», промежуточной книге, усиливается процесс расширения, распахивания пространства. Интересно, что в этот период почти уходит фантастика, зато появляется ещё больше воздуха, Луны, деревьев, оттенков цветов, природы, истории и, конечно, пения. Пение, певчий воздух – и есть то, что приходит на смену магическому шару.
В самой поздней книге, «Тёмная ночь», очень много пения – приснившегося, детского, шаманского. Пение противостоит власти, потому что в нём исчезает контроль; пение – самозабвение. Маг властвует над языком, а птица самозабвенно поёт. А вот фантастика, что интересно, возвращается, теперь – вплавленная не в быт, а в широкий мировой горизонт, в некое всеобщее, всеохватное, раскрывающееся в стихах через масштабные культурно-исторические аллюзии.
Иногда в стихах Валерия возникают удивительные и какие-то мудро-печальные озарения. Например, в последнем стихотворении:
Змею из яйца вынимает Натура,
ворчливый коала докушал свой лист
и дремлет. Все прочее – литература:
исписанный буквами лист.
А вот в самом первом:
Роланд кричит на смерть но ей не страшно – гурии
ждут мавров там но больше никого
а страшно знать что вещи – аллегории
не означающие ничего
И это действительно страшное знание и видение. Гораздо страшнее призраков и химер в тёмной ночи.
Алла Горбунова
ТЁМНАЯ НОЧЬ
2015–2019
Четыре стихотворения
2015
«Роланд кричит на смерть из рогового рупора…»
Роланд кричит на смерть из рогового рупора
ему несет на блюдечке заря
кишки предателя как розовая руккола
и голубое сердце упыря
над пу?стынями черными, над белыми пусты?нями
тогда светало а теперь закат
и под гору идет с худыми свиньями
и холстяною наволочкой кат
труби дурак – что дальше? – рай: свечение
над тундрами лучистых батарей
труби труби – а дальше ад: лечение
в огне развоплотившихся царей
Роланд кричит на смерть но ей не страшно – гурии
ждут мавров там но больше никого
а страшно знать что вещи – аллегории
не означающие ничего
и страшно слушать как навроде кенара
кричит солдат сжимая кость слона
и фыркает на недотепу кесаря
напрасно победившая луна
и к ней идет палач с ненужною секиркою
за ним лиценциат с восьмеркою в уме
а следом наш начальник с новой дыркою
куда упасть тебе и мне и тьме
Памяти Дунаевского
кто прыгает к огню
кто ездит по коню
кто любит сердце капитана
смешное как смола
сухое как игла
больное сердце капитана
весь в штрипках и звезда?х
в дакотских поездах
Эльбрус и марьинская бездна
зверям и городам
он говорил мадам
что смерти нет и неизвестно
кому пулять в висок
кого всосал песок
все любят песню капитана
нет вас он не винил
но под иглой винил
заводит песню капитана
и Африка и тьма
и Озрика жена
и Фортунатоса жилище
кто высосал коня
и бросил в столб огня
и вышел вон и выбил днище
Смерть П
рыбки меленькие/пчелки маленькие
если хочешь то убей
развяжу рубашку если будешь паинькою
говорит алжирский бей
мечутся в глазах лягушки изразцовые
вспыхивают хитрые цветы
как приятны вещи как бы новые
после темноты
хороши в Эдеме водка и настурция
и любовь и фуа-гра
хороша Испания неплоха и Турция
хорошо что это не игра
прыгать с бабочками и собаками
в набегающей волне
разговаривать одними знаками
хорошо что это не
рукава развяжут вскорости
перестанут воду на голову лить
буду в лодке на последней скорости
к белой точке плыть да плыть
Восьмая баллада
донья Аня или дева Света
выйдет попросить у Боганета
свежую страну
зеркальце луну
зеркальце в котором Аня
видит сон-не сон:
двор какой-то на экране
золото больных осин
и луну в чьем свете Света
видит сизые болота
но средь их лилей
ты не всех белей
воздух для таких вот альбиносок
плохо скроен хоть и носок
слишком стоек чтобы спеть
слишком тонок чтобы спать
ночь растает время станет
сереньким деньком
куропатка с неба канет
речью ни о ком
от рассвета до заката
раздвигаются болота
между их лилей
воды всё гнилей
упадешь – вода пойдет кругами
тяжкими свинцовыми шагами
в дверь заходит Мойдодыр
насекомых поводырь
он летел сюда в прохладном теле птицы
после шел пешком
пересыпаны его ресницы
серым порошком
он пришел свое посеять семя
он теперь начальник надо всеми
высмотри его висок
бей наискосок
Осень в Чумном форте
Темная ночь
1
на снегу золотая собачья моча
опускается птица по вервью луча
поднимается ветер по редкой спирали
у луны четвертушку украли
на огромных качелях качается сон
между желтых кувшинок запутался сом
и кричит голубыми усами
а проснешься в начало войны
где над лужами птицами псами
мельтешит четвертушка луны
2
подо льдом оплывающая голова
человекотритона или ящерольва
и на жабрах двуногого карпа
Посейдона секретная карта
засыпай моя радость пойдем в города
мудрым зверем лелеемого Подольда
мудрым карпом с двумя головами
а проснемся с другой стороны
где над рыбами змеями львами
никакой не бывает луны
3
в заводских кызылкумах в шушарской степи
ты не спи моя радость ты и спи и не спи
волколаки пойдут мы увидим
только не на что здесь уже выть им
дунет ветер завертится в поле питон
но земля от него не получит пистон
неприятна земля заводская
здесь и звезды почти не видны
догорят фонари станет темень такая
как должно быть с изнанки луны
4
начинай же медлительно ныть
и сучи пенелопину нить
говорят этот мир проглотила волчица
но ни с кем ничего не случится
и тому кто поет о любви в проводах
аплодируют призраки в задних рядах
но картонные стены театра
начинают качаться на ны
кто заснул тот проснется не завтра
мы уходим кому мы нужны
2016
Лемурии
М.
пехотный санитар из брадобреев
и ополченчик в перемотанных очках
подземный царь закопанных евреев
команда всех чье дело швах
вот ваш хлеб
вот ваши бобы
идите во тьму
оставьте мой дом
на первый-второй рассчитайся
по туннелям горящих во мраке кротов
в одиночку уйти не пытайся
первый спи а второй будь готов
вот ваш хлеб
вот ваши бобы
выкупаю у вас
себя и свой дом
идут во фрунт вмороженные в сопки
и рассосавшиеся в черных рвах
творцы дорог защитники высотки
команда всех чье дело швах
вот ваша вода
вот ваши бобы
ешьте и пейте
идите во тьму
влетают птицы и родятся мошки
и это все они? – они
дрожат собаки взвизгивают кошки
когда гремят потешные огни
вот хлеб и вода
вот ваши бобы
чего вам еще
оставьте мой дом
ни с кротом ни с котом не братайся
не ломай говорят тебе строй
и в списках убывших два раз читайся
сначала как Первый потом как Второй
вот ваша снедь
вот ваша вода
берите за все
идите во тьму
так снится старику в казенном доме
другой казенный дом
так выцветают фотографии в альбоме
уже почти светло пора назад в альбом
а этот вот дом
он вовсе не ваш
поешьте бобов
и хватит пора
патроны розданы и каша и баланда
и солнце впереди и полночь в головах
и отдана последняя команда
команда всем чье дело швах
вот он ваш хлеб
семь черных бобов
выкупил я
себя и свой дом
2016
Осень в Чумном форте
1
Земля-вода и земля воды
как она тверда и как одна тверды
в подковном камени, из которого нет исхода.
Зима чумы и зима-чума
сияют с той стороны холма,
с которой сюда приходит каждое время года.
И ветер треплет триколор,
и черных чаек хор
неумирающих отпевает.
И нестроевой матрос
овсянкою кормит крыс
и говорит, что нас не бывает.
И встает невидимая стена
между нами-ними и ними-нами,
до серого неба с белого дна,
видимая во сне стена,
исписанная именами,
плохо покрашенная стена,
и над ней покрошенная луна,
а под ней волна с валунами.
2
Ночью играем в двадцать одно,
днем прибираем белое дно,
в подковном камени, из которого нет исхода.
Бубоны красивее с каждым днем,
и желтым подпрыгивающим огнем
горят осины, дубы и вообще природа.
Не летят сюда вольные
вороны корабельные,
но пока залив не покроет лед,
мы видим в окошко пляски
одушевленной лески,
и пленной рыбы полет
(несъедобной рыбы полет).
3
И доктор с фельдшерами
выходит на дозор
и слышат осьминоги
их странный разговор:
«Когда положит Бонапарт
семерку и туза,
мы кликнем джокера и он
проголосует за.
Когда запрут ворота
для коловратной волны,
мы будет их хранить – ведь мы
хозяева страны.
Когда зимой закроют
смертельное кольцо,
мы ослабевших увезем
к Сатурну на кольцо.
Когда настанет последний день
и посинеет свет,
я регистратору за все
подробный дам ответ».
4
Натягивается канат
и тучи движутся над
подковным камнем, из которого нет исхода.
Нам снятся челюсти акул
и жернова валов и гул
последнего отошедшего от берега парохода.
И в полдень гром
гремит над бугром,
и стены и рвы
зарастают на миг,
и мы видим нас, которые вы,
а вы видите нас, то есть их,
а они не видят ничего,
кроме форта одного.
В подковном камени, из которого нет исхода,
винтовые лестницы, кровати и запах йода.
2016
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
И Пушкин стал нам скучен
1
и Пушкин стал нам скучен
и синяя скала
и камыши излучин
и детских рощ смола
и девы сонное бедро
и сон в степи под гром цикад
и пива светлого ведро
и плюшка и цукат
2
и в черной книге шифры
не значат ничего
и в белой книге цифры
молчат про вещество
и Пушкина не надо
ни нынче ни потом
в стеклянных рощах ада
его мы не прочтем
3
и пузырьки кальяна
не отвратят печальных дум
и важный стих Корана
не просветит бессильный ум
закрыли мудрости врата
и серебристого кота
не гладим никогда
беда беда
4
ушли обратно звуки
в одну из полых сфер
мы помним эти звуки
все эти у и эр
мы помним эту бурю
мы помним эту мглу
но мы уже не будем
играть в опасную игру
(и всякий звук теперь нам скучен
когда другому он созвучен)
2016
Введенский живет с ужами
(чижи клюют ежи снуют
а эти извиваются
оттягивают плоть
на свист не отзываются)
он был большой волной
он стал большою рыбой
большого моря рыбой
саркомой моря грубой
(у Клары есть кораллы
у Карла был кларнет
теперь кларнет усталый
в нем звуков больше нет
под них танцуют пчелы
и рыбы и жуки
латинские глаголы
одноглазые быки)
он стал как хлеб с ножом
он стал как уж с ужом
и поле и полкан
и водка и стакан
(ножи стригут стрижи поют
а эти издеваются
вытягивают плоть
и сразу раздеваются)
2017
Из-за реки
1
И черные дети на длинных садовых скамеечках
сидят.
И белые птицы на ангелов в мягких скуфеечках
глядят.
Пали стены Вавилона,
и в прах рассыпались упав,
и доносится в небо из каждого полого лона:
Паф.
Мы испили волшебных вод,
и прозрачны стали испив,
и свистит наш прозрачный род:
Пиф.
И ветер поет (а мы не поем)
и отвечают ему с луны:
Теки, о водоем,
а вы – вы спасены.
2
И белые ночи прошиты короткими сполохами
и дни.
И черные сны наполняются кроткими олухами —
они
кричат нам: кто вы, пришлецы?
А мы в ответ: а мы бойцы
невидимой бригады.
Теперь мы здесь – вы рады?
Привел сюда нас Навин
из?за волшебных вод.
И славен и не славен
прозрачный род.
3
Мы учим детей подниматься на тонких веревочках
к огню.
Мы учим лепить и ковать в полукруглых коробочках
луну.
Мы учим ее колебаться и весить,
и белые птицы взлетают с колен,
и вы выдыхаем все вместе, все десять
колен —
и она поднимается так или эдак
над слабым движением вод,
над перекрещеньями веток,
и свистит наш волшебный род.
Но здесь не видны мы никому,
а там никому не слышны,
и в мягких скуфейках мы трогаем тьму,
и знаем, что спасены.
2016
Смерть Плантагенета
1
и вот он выронил изо рта
последние слова
и отбыл к черту но ни черта
не нашел на дне крепостного рва
он забыл норманнские слова
он забыл саксонские слова
он забыл латинские слова
и сколько дважды два
во рту его рвота кровь и сталь
и роза алая в паху
во рву трава и кровь и сталь
и стервятник наверху
во рту вино
во рву говно
и герб на порванной груди
в руке его горн
на спине его горб
и роза белая впереди
2
зеленобокий змей ревет
и взгляд его слепит
взбесившейся речью полон рот
адская лестница плывет
адская лестница скрипит
ядовитая ткань надета на нем
непонятное в нем питье
и залитый светом подземный дом
как сад в грозу
как в роще пожар
как взрывающийся базар
как над битвой урчащее воронье
это Лондон? но смешиваются слова:
это Лондон, Стамбул, Москва
3
и он возвращается туда
где бой не кончается никогда
стрела все летит и полдень все длится
и висит наверху та же самая птица
и добычи все ждет, но добычи все нету
и стервятник уснул на лету
и лиловая туча не уронит ни капли
и стервятнику снится оса
по пахучей и светлой корнуэлльской дубраве
летящая к серой реке
чтобы выпить из твердого горла оленя
каплю сукровицы золотой
4
зарезанный сын
разорванный брат
и роза алая впереди
оборванный сон
заваленный грот
где голым он спит
и стервятник несыт
но он просыпается иногда
он проливается как вода
и первому встречному отдает
полцарства за говорящий рот
2018
Сон Плантагенета
1
В одной постели спят
властитель Англии и Франции владыка.
Филипп, скрути меня
сверни меня кольцом.
Я помню – мы родня,
ведь мать моя спала с твоим отцом.
Но ты в короне своей
как толстый муравей,
а я в короне своей
как древо без ветвей.
И зыблется как дым,
вращается как пакля на ветру,
качается как галка на ветру,
смывается как грим
ночной Ерусалим,
и я не в нем умру.
2
Кровь распятого эфеба,
желчь сожженного жида
растворяет не от неба
убежавшая вода.
За командующих ротами
пьет ангельский отряд,
нависает над воротами
летательный снаряд.
В Божьем граде над вратами
на цепях висит всегда
отсеченная врагами
Черномора борода.
Испугавшая ворону
золотая борода,
набежавшая в воронку
золотистая вода.
(Это все внутри зрачка
золотого хомяка).
3
В одной постели спят
властитель Франции и Англии владыка.
И снится одному волшебный виноград,
что всасывает тьму,
и в дирижаблях ягод
она засыпает на год,
и в них взлетает в пустоту
и умирает в каждом рту.
Другому снится тьма и свет
и да и нет.
(И ангелов, и ангелов отряд).
4
Все меняется местами:
хрип и храп, меч и щит,
и над иссохшими кустами
безместный соловей трещит.
Цветет в болоте лилия
и строится Бастилия.
Рычат в саванне львы.
Скрипят под килем льды.
Над Ерусалимом
месяц-ятаган.
Дождь родился над проливом
и пополз к нормандским стогам.
5
В одной постели спят
истлевшие владыки.
Филипп, убей меня,
пусть бес поселится в бесхозном теле,
и тогда я отдам (он отдаст) половину этой постели
за какого-нибудь коня.
2019
«Грядущее, ты что? Грядущее, за что ты?..»
Грядущее, ты что? Грядущее, за что ты?
Грядущее, в тебе какие-то пустоты.
Там ходят завитые львы и эльфы в домино.
Там крутят про цыганку черно-белое кино,
И экипажи длинные на шинах паровых
Туда-обратно возят то живых, то неживых.
Грядущее вещам грозит подледным адом.
Там будет странствовать в тумане каждый атом,
Покуда не подыщет недолгий новый дом.
А вещи подо льдом там заняты трудом —
Десятилетьями они кому-то снятся.
А после планы начинают проясняться:
Проснулся человечек в предгорном городке.
Он ходит с ночью в черепе и с воздухом в руке.
И он садится в экипаж на тяге ветровой —
И едет в позапрошлое с ночною головой.
Иных материков смешные очертанья,
Существ лучащихся воздушные скитанья,
А после – маленький щелчок, и гамадрил
В рулон сворачивает небо, шестикрыл.
Грядущее, ты труляля, грядущее, ты рыба,
Лев, человек, огонь, земля, вода, бессмертье, либо
Какие-то каракули в тетради на столе,
Подзол, растущий под золой, и руки все в золе.
2016
Разные стихотворения
«жарит солнце жалит овод…»
Т.
жарит солнце жалит овод
растворившийся вчера
и присаживается на обод
на четверть полного ведра
и в растворе формалина
лежит надутая малина
как дитя
век спустя
шахты рощ питоны веток
стволов большие кадыки:
это в нощь идут из клеток
единороги и быки
круглая сегодня дата
убежал от нас тогда-то
в этот бор
Шор-а-Бор
нет не жалит и не жарит
только греет этот свет
и никого не провожает
этот свет в не этот свет
где чуть тоньше плодоножки
и отращивают рожки
овода
навсегда
все прозрачней и прозрачней
плода несорванного сок
и под рекой позавчерашней
блестит нетронутый песок
звезды прыгают за тучей
что-то зыблется над кручей
как дымы
это мы
2017
Девятый каталог
Этот острый городок у реки урчащей,
это горка с на неё надетой тихой чащей,
трамвайчик делает тарах, умельцы точат лёд —
а кто там узкой улочкой под гору идёт?
Кто-кто там идёт? А ну, кто идёт?
Да-да-да, это мы, это мы с тобой!
Эти грязно-белые человечьи ульи,
эти на снегу следы песьи или гульи,
а кто это в железной коробочке хромой
сюда зимой приехал как домой?
Кто-кто? Кто такой, кто здесь теперь живет?
Да-да-да, это мы, это ты да я!
Эта яма в камени, и море в нее налито,
эта яма в небеси – горами она набита,
а кто здесь взял за моду идти ничком по дну
и в ясную погоду ловить сачком луну?
Кто у воды? Кто на горе? А, ну, кто там стоит?
Да-да-да, это мы, и там и тут – мы с тобой!
Этот луч, на конце – с длинною заточкой,
эта точка впереди – ну а что там за точкой?
Двести граммов музыки, кучевая вата —
это небо для кого не великовато?
Для кого оно как раз? По мерке оно для кого?
Это небо на двоих, а кто они? – ты да я.
Этот хлад машинный, этот жар протонный,
этот столп воздушный двадцатидвухтонный,
эта боль, что зайчиком прыгает по жилам —
для кого все эти ады, скажите мне, по силам?
Кто выдержит их? Кто одолеет их?
Нет, не я, нет, не ты, разве что мы с тобой.
Эта белая полость – зеро без предела,
где тело теряет голос, нет у голоса тела,
где атом рассыпается на вспышки просто так,
где Фатум просыпается и достает пятак —
Сейчас он полетит. Никто не знает пока,
что выпадет – решка или орел, кто выйдет – ты или я.
Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/valeriy-shubinskiy/temnaya-noch/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке
Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения